— Клянусь! Тайна эта будет только моей!
Торговец запустил руку за пазуху, вынул маленькую металлическую пластинку и протянул ее Аносову. На пластинке были вырезаны кривые арабские буквы.
— Читай, Мослем!
Мослем стал читать, коверкая трудные составные элементы и температуру плавки булата.
— Правильно! — воскликнул Аносов. — Я очень близко подошел к истине, но некоторые элементы брал в других дозах.
— Да простит мне Аллах этот грех, — причитал купец, считая деньги.
— Аллах велик и милостив, Али, — успокоил его Аносов. — Он простит тебе второй грех так же, как простил и первый. Едем, Мослем.
Сердце у Аносова радостно билось. Все произошло просто, неожиданно. Секрет булата, нацарапанный на пластинке арабскими знаками, был у него в руках.
В Златоусте удивлялись: откуда опять взялся этот инженер-чудак? Неужели он остался жив после столь долгих скитаний в Азии?
Боязливо и с любопытством глядели обыватели на освещенные окна аносовского дома. А инженер не спал ночами, никуда не ходил, никого не принимал у себя, занятый со своими доверенными помощниками проверкой арабской формулы. После долгих опытов и неудач «дамасский» булат из златоустовской стали был, наконец, отлит.
Аносов вошел в лабораторию, держа в руках ослепительно блестевший клинок.
— Только теперь, — обратился он к присутствующим, — я могу сказать, что это настоящий булатный клинок моего производства. Приятно думать, что долгие годы, потраченные на поиски секрета, оправдали себя. Я отдал ему все: жизнь, молодость. И не жалею об этом. Испытывайте, как хотите!
Клинок зажали в особый станок и, привязав к острию груз весом больше пуда, согнули почти в дугу. Потом груз был снят, и клинок медленно выпрямился. Затем подали толстый железный прут. Кто-то из присутствующих, схватив клинок, ударил им по пруту: звякнуло железо, и острие булата перерубило прут без всякого вреда для себя. Аносова подхватили на руки и стали качать. Но лицо его оставалось задумчивым.
— Что с вами, Павел Петрович? — спросили его. — Теперь конец сомнениям и поискам, булат есть!
— Еще не все, еще не до конца открыт секрет. Клинок крепок, тверд, легок. Но посмотрите, как он отличается от настоящих дамасских клинков с внешней стороны: те зеркальны, а этот волнистый, неровный, шероховатый. Шлифовать не научились. Наши успехи — только половина дела.
Хмурый Аносов шел, сам не зная куда. Хотелось бросить все, забыть невзгоды и усталость. Незаметно он прошел окраины городка и вышел к горам, обступившим Златоуст со всех сторон.
Лесистая гора Косотур зеленела щеткой деревьев. Озеро катило свои волны на берег. Выл ветер. Аносов брел погруженный в думы.
— Куда идешь? — остановил его грубый голос.
Аносов осмотрелся: он стоял возле маленькой кузницы, приткнувшейся на косогоре. Огромный кузнец ковал раскаленную железину. Частые удары молота сыпались без перерыва. Это однако не мешало кузнецу разговаривать.
— Из города, что ли?
— Да!
— Ну, как там дела? Говорят, выплавили в городе саблю: всем саблям сабля! Не слыхал?
— Нет. А тебе откуда известно?
— Молва — все донесет! Зайца не догонишь, а от людской молвы не убежишь. Так не слышал, говоришь, о клинке-то? — Кузнец бросил под горку железину, она покатилась и звякнула обо что-то металлическое.
— Не вышло? — в свою очередь спросил Аносов.
— Как не вышло? Вышло! У меня все выходит, — ответил кузнец. — Я спорый человек! Там у меня вроде как склад. Понял? Когда под горку накалка катится, ветерком-то ее обдувает, она быстрей и ровней остывает! Ха! Внизу-то Васютка все разложит, все в порядок приведет.
Аносов обрадовался и спросил:
— Ты всегда так делаешь?
— А то как же, всегда.
Ни слова не говоря, Аносов повернулся и побежал. Кузнец прищурил глаз и с усмешкой посмотрел ему вслед. А Аносов бежал, осененный мыслью: «Так вот как надо шлифовать булат! Что если с раскаленным клинком броситься бежать вниз по крутой горе, воздух будет равномерно обтачивать клинок. Или нет, не годится. Лучше пусть всадник на горячем коне проскачет с клинком, тут ветер правильно и ровно обдует саблю. Получится шлифованный булат!»
Аносов решил испробовать способ, который ему подсказал веселый кузнец с Косотур-горы. Он взял булат с волнистой поверхностью, поехал на лошади к косотурскому кузнецу и попросил его накалить клинок. Когда лезвие стало неотличимо от огня, он резко оттолкнул кузнеца и, схватив клинок за ручку, обвернутую асбестом, бросился из кузницы и вскочил на коня. Лошадь, почувствовав жар, метнулась в сторону и понеслась. Теперь Аносов ничего не видел. Конь, как бешеный, выбежал на таганайскую дорогу и помчался, словно за ним гналась стая волков. Ветер свистел в ушах, шапка упала. Аносов вцепился в бока лошади и дико размахивал саблей. Долго продолжалась скачка, а когда конь задохнулся, Аносов посмотрел на саблю: бугры и шероховатости пропали, гладкая поверхность клинка была безукоризненна.
…Прошли годы. Небольшой городок Златоуст разросся в солидный заводской центр, поставлявший сталь не только для Урала, но и для всей России. Широкой известностью стал пользоваться оружейный завод, выделывавший лучшие в мире литые булаты.
Непревзойденные аносовские клинки славились на весь мир и легкостью, и гибкостью, и мощной упругостью, поражавшей всех, кто их видел. Отличительной особенностью булата был узор на клинке, получаемый от сварки отдельных перекрученных между собою стальных полос. Узор выявлялся только при ковке клинка. Рисунок его был разнообразный: змейкой, короткими полосками, лесенкой. Оружейники Западной Европы пытались подделывать златоустовские булаты, художественно вытравляя узор, но их подделка не пользовалась спросом и вскоре была осуждена.
Клинки прославили Златоуст. Город называли «русским Дамаском», хотя русские булаты были лучше своих предков. Русские сабли пользовались большим спросом во всех европейских странах. За них платили большие деньги, их приобретали крупнейшие музеи мира, поэты воспевали русские булаты в поэмах.
* * *
Облака дыма и ржавой пыли висят в долине между гор. Это Златоуст. Крутые горы прижали его к маленькой речонке Ай. Небо застилают клубы черного дыма из труб сталелитейных заводов. Мы идем в центр города. Вот дома, вот улицы — современники, искателя твердой стали.
Идем на металлургический завод имени И. В. Сталина. Не верится, что находишься на территории завода: асфальтированные дорожки, клумбы, цветы. Входим в цех, по железным лесенкам поднимаемся к мартеновским печам. Тут при огромной температуре плавят сталь. Молодой рабочий пробивает летку, и сталь жидкая, как вода, течет по жолобу в ковш. Летят ослепительные брызги.
Тут плавят сталь! Тут ей дают закалку. Потом она превращается в машины, мощные орудия человека, в грозное оружие.
Горный трамвайчик, похожий на жука, громыхая, везет нас к музею. На пирамидальных подставках выставлены непревзойденные аносовские рапиры, мечи, сабли. И тут среди клинков из твердой, упругой стали становится понятным, чего добивался неутомимый булатоискатель. Он искал металл, металл-победитель. Ибо металл, как только он был открыт, был и будет несокрушимой силой.
Владимир Гилев Рисунки Ю. ЛебедеваХолодное небо, прозрачные дали.
Громады застывшие скал.
Этому краю недаром дали
Гордое имя — Урал.
Урал — это, значит, земля золотая,
Урал — это рек полноводных простор,
Это — леса, что как волчьи стаи
Кольцом окружили подножия гор.
Светом заводов искрятся дали,
Гремят поезда между глыбами скал.
Этому краю недаром дали
Славное имя — Урал.
Василий НиколаевЮЖНЫЙ УРАЛ.
Рис. ученика 6 кл. Н. Ковальцова (г. Сатка).
В СВЕРДЛОВСКОМ МУЗЕЕЭти гордые знамена
Не склонялись в бое.
Их рукою непреклонной
Пронесли герои.
Уж истерлись, поредели
Кисти шнуровые,
Уж поблекли, потускнели
Буквы золотые,
И, овеянные славой,
Дымом опалены,
Наклонились величаво
Старые знамена.
КОМИССАР МАЛЫШЕВПаровоз и стучит,
И гудит на ходу,
И бежит торопливо вперед.
Вот опять поворот.
За простором болот
Уж огнями мигает Тундуш.
Полутемный вагон
Лишь свечой озарен.
Дремлет Малышев, сбросив шинель.
Паровоз да вагон —
Вот и весь эшелон.
С комиссаром дружинников нет.
Этим утром восстанье в тылу подавив
И отряд свой оставивши там,
Он помчался туда,
Где сегодня прорыв,
Где ударить пора по врагам.
Он контужен в бою,
Но отряд его цел
И готов подавлять мятежи.
Свет огарка дрожит на усталом лице,
На руках загорелых дрожит.
Это Малышев, тот,
Что проделал поход,
Что в казацких степях воевал.
Он могуч и суров,
Страшен он для врагов;
Он готов умереть за Урал.
И гудит паровоз,
И стучит на ходу,
И на верную гибель летит.
Взят врагами Тундуш,
И враги уже ждут
Паровоз впереди на пути.
ВАЙНЕРПал Малышев в схватке отчаянной,
На митинге плачут вокруг,
И вот поднимается Вайнер,
Погибшего преданный друг.
Он сдержан. Он в полном порядке.
Лишь блеск лихорадочен глаз
Да новая грустная складка
Над строгою бровью легла.
«Товарищи! Плакать не время,
Когда наступают враги.
Мы плакать не будем над теми,
Кто смертью героя погиб.
Его путеводное имя
В легенды и песни войдет.
Мы павшее знамя подымем
И выступим снова вперед».
И вот через месяц, в июле,
Ушел защищать он Урал.
И скоро под вражеской пулей
Он смертью геройскою пал.
И был он под старой сосною
Своими друзьями зарыт.
Начертано чьей-то рукою,
На ней его имя стоит.
ХОХРЯКОВПри свете неясном и слабом,
Под сенью скрещенных клинков
Начальник Уральского штаба
Матрос молодой, Хохряков.
Мне кажется: он непреклонный,
Как раньше, с винтовкой встает,
И снова идут эшелоны,
Как в тот восемнадцатый год.
…У моста колышется тихо
Под ряской зеленой вода,
За лесом, на шумной Крутихе
Гудят, уходя, поезда.
Он смотрит на дальнее пламя,
Он слышит, разрывы гранат,
Он знает, что в схватке с врагами
Не справится горстка — отряд.
Но верит, что, если не мешкать, —
Не выдержат цепи врагов.
И руку подняв — «В перебежку!» —
Скомандовал вдруг Хохряков.
— «Готовься!» — он крикнул отряду.
Но взрыв прогремел над рекой,
И, ранен осколком снаряда,
Без крика упал Хохряков.
И, рану зажавши рукою,
Увидел в последний он раз,
Как цепи готовятся к бою,
Его выполняя приказ.
…И нынче… Колышется тихо
Под ряской зеленой вода.
Вдали, на спокойной Крутихе,
Гудят и стучат поезда.
И кажется: в воздухе знойном
Звенят еще отзвуки слов,
А эхо твердит беспокойно:
«Держитесь! Добейте врагов!»
ЕКАТЕРИНБУРГВ садах, пока еще зеленых,
Уж много веток золотых,
Хоть пожелтевших, но живых…
Шаги замолкнули в Обкоме,
И ветер треплет за углом
Газетный лист, прощальный номер,
Да лозунг: «Мы еще придем!»
ОСВОБОЖДЕНИЕГород взят был на рассвете.
Взят почти без боя.
Номер вышедшей газеты
Посвящен героям.
Их почтили тишиною,
Маршем похоронным,
И склонились в честь героев
Гордые знамена.
Уж истерлись, поредели
Кисти шнуровые,
Уж поблекли, потускнели
Буквы золотые.
Эти гордые знамена
Не склонялись в бое.
Их рукою непреклонной
Пронесли герои.
Эмма Попова